Религиозные основы русской педагогики

29.05.2007

Начну с одного эпизода, который очень хорош в качестве завязки к моему выступлению. Недавно в нашем городе выступал музыкальный коллектив, репертуар которого составляет духовная музыка, а также народные песни. Так вот одна девочка – школьница, которую взяли на этот концерт, к сожалению, не родители, а в общем-то посторонние люди, сказала: «Вы знаете, нам вот именно вот такого не хватает, вы не знаете, какие мы сейчас дикие…». Ребенком найдено очень точное слово. И вряд ли он имел в виду только эстетическое бескультурье свое и своих сверстников. Мы могли бы приводить огромное множество примеров разного рода дикости, обычной в детской и молодежной среде, от внешнего вида и речевого общения до жестоких и циничных преступлений, которые зачастую даже не осознаются  таковыми их участниками. Но эти примеры у всех на слуху и на виду. Корень у всех этих «дикостей» один – вопиющая безнравственность. Нам важно подчеркнуть, что ребенок все-таки смог осознать свой стиль жизни как дикий, недолжный. Но он смог это сделать только тогда, когда появилась возможность сопоставить его с чем-то принципиально иным. В данном случае роль  «иного» сыграло выступление ансамбля «Притча». Так в чем же состоит роковое упущение нашей системы образования, что она важное потеряла, и что она может сделать для того, чтобы наши дети при соприкосновении со своей собственной культурой не чувствовали себя дикарями?

Когда мы говорим, что нечто потеряли, то имеем в виду, что это нечто имелось ранее. Что же имелось? А имелся многовековой опыт нравственного воспитания детей, основанный на том понимании правильной, а точнее сказать, праведной жизни, которое дает христианское учение. Русская педагогика, будучи частью культуры, началась с Крещения Руси и также, как вся  культура, восприняла в себя те ценности, которые были проповеданы в Евангелии. Интересна этимология самих слов воспитание и образование. Родственными словами к первому будут слова питать, питание. А соединение корня –пит- с приставкой вос- говорит о таком питании, которое делает возможным восхождение, движение по вертикали. Т.е воспитание надо понимать как помощь ребенку в его движении ввысь. Корень же слова образование – образ, и тогда буквальный смысл слова образование – делание образа. А какого образа? Этот вопрос в контексте христианской культуры имел один ответ: образа Божия, со всеми присущими ему признаками. Если переключить внимание на современную нам действительность, то многими ли педагогами смысл понятия образование понимается именно так? О Боге вообще мало кто вспоминает. В лучшем случае говорят о взращивании человеческого в человеке. При этом  забывают о том, что все человеческое относительно, и не учитывают, что человеческое имманентно включает в себя и греховное. К тому же такое определение не совсем логично. В худшем же случае под образованием понимают обширность познаний, то, что раньше называлось «внешней ученостью». Между тем, в русской педагогической традиции вопрос о соотношении обучения и воспитания однозначно решался в пользу воспитания. Приоритет нравственного начала по отношению ко всем остальным казался на протяжении многих веков столь очевидным, что не возникала даже потребность в сколько-нибудь серьезной дискуссии по этому поводу.

Дальнейшая логика моего доклада такова. Если представить воспитание как систему, то в качестве ее основных структурных элементов можно выделить цель, содержание и методы. Именно в соотнесении с этими элементами и будет раскрываться тема.

Начнем с основного, системообразующего элемента – цели воспитания. Когда говорят о цели воспитания,  всегда имеют в виду, что должно произойти некое изменение человека.  Направленность же этого изменения, его диапазон, и тем более его «потолок», высшая желаемая точка прямо связаны с теми представлениями о человеке, которые имеют место в данной культуре. То есть педагогические цели обусловлены антропологически, учением о человеке. Причем неважно, сформулировано ли антропологическое учение в явном виде или присутствует имплицитно. В любом случае антропология – фундамент педагогики.

Какие же представления о человека лежат в основе русской педагогической традиции? Основное утверждение христианской антропологии гласит: человек есть образ и подобие Божие.  Что значит быть образом и подобием Самого Бога? Это значит нести в себе свет Абсолютной любви, чистоты и красоты. Образ Божий – это сияние Божие, «которое не может объять никакая тьма». Известно, какими словами встречал каждого приходящего к нему человека великий православный святой Серафим Саровский. Он его встречал восклицанием «Радость моя!». А ведь к нему приходили и большие грешники. В этом приветствии как нельзя ярче выражается та радость о человеке, которая есть суть православного отношения к нему. И такой высокой планки человеку не задает ни одна другая культура.

Другое важнейшее положение христианской антропологии – постулат о грехопадении человека. Этот постулат также неустраним из христианского учения о человеке, как и признание божественного образа в нем. В результате грехопадения изначальное богоподобие человека было искажено. «Образ Божий, вложенный Творцом в человека, был зеркалом, отражающим Создателя,…после грехопадения он затемнился и перестал быть господствующим в душе человека» (Маслов, 26). Целостный прежде человек, у которого ум, чувства и воля находились в согласии, устремляясь к добру и к Богу как его источнику, перестал быть таковым. Теперь обычным стало рассогласование этих трех сил души: умом человек стремиться к добру (причем сама грань между добром и злом стала для него трудноразличимой), сердцем желает неполезного, а ослабевшая воля не может сдерживать греховных устремлений.

Какие же педагогические следствия вытекают из этих положений христианской антропологии? Восстановление образа Божия в человеке есть основная педагогическая цель. Какие же конкретно качества воспитывались на этом пути? Милосердие, сострадание, жертвенность, смирение, стыдливость, целомудрие, совестливость, трудолюбие, любовь к Отечеству – те качества, которые составляют ядро христианской нравственности. Восстановление образа Божия означает возвращение богоданной целостности природе человека, что возможно только через изживание греха и только с помощью Божией. Причем восстановление образа Божия нужно понимать не как чисто педагогическую задачу, но как задачу жизненную. Жизнь вообще первична по отношению к воспитанию Вот как формулирует цель воспитания В.В.Зеньковский, выдающийся русский философ и педагог: «Наше вмешательство в жизнь ребенка имеет смысл лишь в том, чтобы помочь раскрытию образа Божия в ребенке и устранить все то, что замедляет это развитие. Кроме нашей помощи ребенку в нем действует, конечно, и Господь, ибо душа сообразна Богу, Который каждого любит и о каждом заботиться. Раскрытие образа Божия…– это есть то, помочь в чем и должно воспитание» (дисс., 64). Здесь важно знать, что христианский догмат о человеке как образе и подобии Божием заключает в себе два отнюдь не равноценных определения: образ и подобие. Образ Божий есть та данность, отнять которую у человека не может никто, а подобие Божие есть та цель, которая задана человеку как предел его совершенства. Т.е. образ дан, а подобие задано. Жизнь есть возрастание «от образа в совершенное подобие». А смыслом и сверхзадачей всей педагогической работы становится помощь в достижении этой высшей точки человеческого развития – уподоблении самому Богу.

Следующий элемент, о котором пойдет речь – содержание воспитания. Одно диктуется целью. Если цель воспитания – раскрытие образа Божия в человеке, то содержанием воспитания, соответственно, становится тот пласт культуры, который несет в себе наибольшие возможности для реализации этой цели. Если цель отвечает на вопрос зачем (воспитывать), то содержание – на вопрос что (воспитывает). Что же воспитывало? Какие образцы стремились воспроизводить?  

Образцом был Сам Христос, Пресвятая Богородица, святые подвижники. Дети воспитывались в следовании заповедям, главные из которых – о любви к Богу и о любви к ближним.

Чему, например, учит князь Владимир Мономах своих детей в своем знаменитом «Поучении»: «Всего же паче убогих не забывайте, но елико могуще по силе кормите и придавайте сироте, и вдовицю оправдите сами, а не вдавайте сильным погубити человека…Паче же всего гордости не имейте в сердце и в уме, но рцем: смертни есмы, днесь живи, а заутра в гробе; се все, что ны еси вдал, не наше, но твое, поручил ны еси на мало дний… Старыя чти яко отца, а молодые яко братию…лже блюдися и пьянства и блуда, в том бо душа погибает и тело…Жену свою любите, но не дайте им над собою власти. Се же в конец всему: страх Божий имейте выше всего…» (хрест., 19).

Вот что находим в «Домострое»: «Аще у богобоязливых родителей, и у разумных…чада воспитани в страсе Божием, и в добре наказании, и в благорассудном учении, всякому разуму и вежеству, и промыслу, и рукоделию, и те чада с родителями своими бывают от Бога помиловани, а от священного чину благословены, а от добрых людей хвалими» (Хрест, 27).

В одном интересном исследовании о жизни и быте русских крестьян 19 в. приводятся данные о том круге чтения, который был обычен для деревенских жителей (грамотных и неграмотных, тех, кто слушал чтение вслух). Этот круг чтения состоял, прежде всего, из литературы религиозно-нравственного содержания и включал в себя Священное Писание, поминания заздравные и заупокойные, молитвенники, святцы, творения святых отцов – Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Тихона Задонского, жития святых (более 100 наименования), сочинения и наставления на религиозно-нравственные темы. После них по уровню спроса шла литература на исторические темы. Особой любовью пользовались книги, посвященные отдельным историческим событиям и лицам, описания сражений и подвигов. По сведениям одного этнографа из  Смоленской губернии «…народу приятно читать про лиц, приносивших себя в жертву России…подвиги многих незначительных лиц, проявленные во время Отечественной войны, вызывают гордость народа и глубокое уважение к безвестным героям, память о которых передается от старшего к младшему» (Прав. ж. рус.крест., 326). Но любимой книгой русского крестьянина была Псалтирь. Во что говорит о ней  великий подвижник русской сельской школы, С.А.Рачинский, образованнейший человек своего времени, помещик, превративший свое поместье в школу для  крестьянских детей и всю свою жизнь посвятивший этим детям: «Псалтирь – величайший памятник лирической поэзии всех веков и народов. Содержание его цельное и вечное. Это постоянное созерцание величия и милосердия Божия, сердечный порыв к высоте и чистоте нравственной, глубокое сокрушение о несовершенствах человеческой воли, непоколебимая вера в возможность победы над злом при помощи Божией. Все эти темы…в оборотах речи неисчерпаемой красоты, силы и нежности…Случалось ли вам при вынужденной ночевке в крестьянской избе, осмотрев от скуки всю скудную ее обстановку, раскрыть ту единственную книгу в почерневшем переплете, которая лежит под полкой с образами? В огромном большинстве случаев эта книга – Псалтирь. Запятнаны ее страницы, обтерты ее углы…Не рассеянной небрежностью истрепаны эти углы, но благоговейным переворачиванием этих страниц, быть может, многими поколениями. И при всяком чтении для чтеца по мере его умственного и нравственного роста ярким пламенем вспыхивал внутренний смысл того или иного речения,...и с каждым чтением дороже становилась для него старая книга, лежащая под образами» (Вопросы прав. П, 34).

Воспитывала не только церковная литература. Другое сильное воздействие на души подрастающего поколения оказывала религиозная живопись, в первую очередь иконы, а также такой широко распространенный и любимый в народе вид искусства, как лубок. Он представлял собой отдельные листы с черно-белым графическим изображением, сопровождавшимся надписями и текстами. Тематика лубка была не только религиозной, но спросом в народе пользовались картинки именно духовного содержания. Любимыми сюжетами  были различные события Священной истории, Евангелия, из житий святых, из патериков и летописей, а также виды монастырей и соборов. Такие картинки составляли необходимую принадлежность почти каждой деревенской избы. Картинки наклеивались по стенам вслед за образами и дополняли обиходный крестьянский иконостас (334). Один из исследователей этого вида искусства, профессор Московского университета Снегирев И.М. видел причину очевидного преимущества картинок религиозного содержания над всеми остальными в том, что «вера христианская так сроднилась с духом русского человека, что составила его народность, и справедливо будет сказано, что нет ничего более народного в нем, как его православие» (335).

Огромное значение придавалось, как сейчас говорят, трудовому воспитанию подрастающего поколения. Специально выделенного, трудового участка воспитания не было – воспитывал сам уклад жизни семьи и общины, где каждый трудился в меру своих сил. Приобщение детей к труду начиналось исподволь. Малыши постоянно находились около родителей, перенимая у них трудовые навыки, лет с 3 – 4 они уже начинали помогать, причем родители, будучи мудрыми, не отвергали эту помощь, несмотря на всю сомнительность ее результата. Лет с 5 - 6 дети уже реально помогали родителям: девочки смотрели за младшими братьями и сестрами, делая это весьма добросовестно (примеры: Рачинский, сказка), мальчики выполняли другие несложные, но требующие ответственного отношения работы. С 6-7 лет дети имели свои постоянные обязанности, а с 12 лет приобщались уже всем без исключениям работам, полевым и домашним. Систематическое включение детей в трудовую жизнь взрослых исключало появление таких качеств как инфантилизм, неприспособленность, неумение (пример.) Лень, нерадение считались безнравственными, и упрека в них боялись и стыдились. Стыд, совесть, страх Божий вообще были фундаментальными категориями русской педагогики. Очень важной задачей воспитания детей считалось научить их страху Божию. Эта задача была первостепенной во все время существования русской педагогической традиции. Об этом свидетельствует «Поучение Владимира Мономаха», «Домострой» и другие, менее известные памятники. Эта традиция не прерывалась, по крайней мере, в народной среде, вплоть до 20 в. Так, основные обязанности родителей, по словам одного крестьянина Орловской губернии, таковы: кормить, содержать, учить страху Божию и грамоте, приучать к домашней и полевой работе, женить и выдавать замуж (223).

И все же основным местом, где полнота нравственного и мистического содержания православия входила в душу ребенка непосредственно, без примесей, был храм. И об этом невозможно сказать лучше, чем сказал тот же С.А.Рачинский: «Неисчерпаемые богатства нашего богослужебного круга, этого сокровища поэзии, нравственного и догматического поучения, наряду со Священным Писанием и житиями святых, дают постоянную пищу уму, воображению, нравственной жажде нашего грамотного крестьянина, поддерживают в нем способность к тому серьезному чтению, которое одно полезно и желательно. Кто овладел хотя бы службами страстной седьмицы, тот овладел целым миром высокой поэзии и глубокого богословского мышления. Тот, кто это понял,..кто своим чутьем довел до сознания безграмотных слушателей хотя бы десятую долю этого вечного содержания, можно ли отказать ему в умственном и художественном развитии? Можно ли сомневаться, что ему будет доступно по содержанию и по форме все, что представляет…ценного наша светская литература? И то же нужно сказать о церковном пении древнего стиля. Тому, кто окунулся в этот мир строгого величия, глубокого озарения  всех движений человеческого духа, тому доступны все выси музыкального искусства, тому понятны и Бах, и Палестрина, и самые светлые вдохновения Моцарта, и самые мистические дерзновения Бетховена и Глинки…»(35). Надо сказать, что нравственный облик подопечных С.А.Рачинского для нашего современника показался бы попросту недосягаемым. Но таковым он был, к сожалению, уже и для многих его современников. Рачинский опровергает устойчивое заблуждение о том, что дети в деревнях, вследствие тесноты в избах и грубости нравов, знают всю подноготную естественной человеческой жизни. Напротив, целомудрие, душевная чистота, искреннее благочестие  крестьянских детишек были разительным контрастом тому, что процветало в то же время в городских школах, открытой всем дурным влияниям, и все дальше уходящей от Церкви. Там по рукам юных учеников гуляли непристойные картинки, мальчики шептались по углам, смакуя подробности чьих-нибудь отношений, а издевательства над неполюбившимся учителем были обычным делом. И в то же самое время в деревне ученики Рачинского на вопрос учителя, как они хотят прожить жизнь, отвечали, что благочестиво и в достатке (под достатком понимался дом, земля и корова), жениться, вырастить детей. А потом? – спрашивал учитель. А потом – раздать все нищим и уйти в монастырь. И это был идеал очень трезвомыслящих крестьянских детей, практическая сметка и сообразительность которых всегда восхищала Рачинского.

Конечно, нельзя сказать, что благочестие, смирение, нестяжание, самоотвержение и другие христианские добродетели были достоянием абсолютно всех, но именно они определяли лицо  народа, задавали вектор духовного движения, являясь, соответственно, и педагогическими целями. В русской жизни присутствовали темные стороны (например, пьянство в деревне, с чем, кстати, небезуспешно боролся тот же Рачинский), отрицать это было бы неразумно, но они и воспринимались именно как темные, как нечто недостойное, постыдное, как то, чего быть не должно. Т.е. грех всегда осознавался как грех. Для этого существовали очень четкие ориентиры. А осознание греха влекло потребность к исцелению от него и прежде всего через покаяние.

И последний элемент, о котором нужно сказать, это методы воспитания. Среди них первое место занимали церковные таинства. То, что подавалось душе ребенка в них, не мог дать ни один педагог. Таинства есть момент встречи человека с Богом, и благодать, которая в них человеку подается, не соизмерима ни с какими педагогическими усилиями. Это очень хорошо знали наши верующие предки, и поэтому учитель воспринимался в качестве «соработника» Творца. С одной стороны, это ограничивает его полномочия, а с другой сообщает ему настолько высокое достоинство, насколько вообще возможно. И если учитель соответствовал этому призванию, если помимо обучения чтению, письму, счету, он воспитывал детей для жизни вечной, для жизни «будущего века», то он заслуживал глубокое уважение  окружающих. Огромное влияние имела сама личность педагога. Каким должен был быть учитель по представлению народа? «Дидаскал, или учитель мает быти благочестив, разумен, смиренномудрый, кроток, воздержливый, не пияница, не блудник, не лихоимец, не сребролюбец, не гневлив, не завистник, не смехостроитель, не срамословец, не чародей,  не басносказатель, не пособитель ересем, но благочестию поспешитель, образ благих,…да будут и ученицы яко учитель их» (Хрест, Устав Львовской братской школы, 32).

Если говорить о семье, то основным методом воздействия был личный пример родителей, их нравственные понятия, те отношения, которые существовали между поколениями и подавали пример и послушания, и заботы, и ответственности. Вообще, духовное устроение, нравственные устои людей, среди которых растет ребенок, даже при отсутствии каких-то специальных педагогических приемов, сильнее всего влияют на его становление. Но приемы все-таки были, и среди них самым действенным считалось наказание стыдом. Физические наказание применялись, конечно, но не приветствовались. Это нашло отражение в таких пословицах: «Детей наказывают стыдом, а не батогом». «Всякий поступок наказывается совестью». Выше говорилось, как боялись получить осуждение в неумении хорошо сделать какую-то работу, которую по возрасту уже полагалось делать хорошо. Но самым страшным упреком был упрек «креста на тебе нет». Это означало уже признание крайней степени нравственного падения человека. Весьма эффективным средством, как и сейчас, была родительская похвала, доверие в каком-то важном деле, а также одобрение окружающих.

Надо сказать, что личный неформальный контакт, совместная деятельность взрослого и ребенка как нечто естественное и необходимое в процессе воспитания сохранялось в качестве традиции даже в советское время, в эпоху, когда сломаны были, казалось все традиции. Я говорю об институте классного руководства и в целом о том понимании учительского долга, которое было обычным в советское время и чудом сохраняется до сих пор. Искренняя заинтересованность учителей в своих учениках, помощь им в разных вопросах, не только в учебных, ответное доверие и любовь учеников к своим учителям, сохранение теплых отношений и после выпуска – есть то, чего, кажется, не знает западная школа.

Вот на этой оптимистической ноте хотелось бы закончить мое выступление. Потому что если сопоставлять традиционную русскую педагогику и нынешнее положение дел в пунктах цель и содержание воспитания, то очевидно, в чью пользу будет сравнение. Да и результаты говорят сами за себя.

Автор: Е.А. Глущенко, преподаватель Хабаровской духовной семинарии (история философии, русская религиозная философия).

Доклад на Научно-практической конференции «Глинские чтения» «Основы православной педагогики. Нравственный потенциал русского языка» (Тихоокеанский государственный университет, г. Хабаровск, 28 мая 2007 года).

Фотогалерея: Глинские чтения в Хабаровске (28 мая 2007)

Общество, Культура